Налбандян
Карен
«Alter Ego»
Впервые ты услышал этот
голос лет в 15. Тогда в нем было
детское восхищение: посмотри,
какая красивая! Нет, не трогай,
крылья помнешь! Он — это был ты,
часть твоей души, которую ты
расщепил — от одиночества.
Он умел видеть
необыкновенное даже в серости
будней, он был благородным
Дон-Кихотом в поисках... Многого
ты не понимал, со многим не
соглашался. Вы часто ругались с
ним. Но когда он говорил —
"все люди — братья" — тебе
хотелось верить в это — хоть и
знал что это не так. Ведь ты был
так одинок, ты боялся — а вдруг
он исчезнет.
Ты, наверное, помнишь тот
год — последний накануне краха
Империи. Помнишь, как портилось
настроение у него: Ни одной
улыбки на улицах. Ты не понимал
его. Ты не понимал его
страстной тоски — он любил
смотреть из автобуса в желтые
окна домов — Столько миров.
А это было предчувствие.
Потом он увлекся созданием
игр, и заразил этим тебя. Теперь
ты понял зачем? Он многому
научил тебя, он делал из тебя
человека, он не дал тебе
сломаться в черные годы. Ты
ведь помнишь эти годы — 5 лет
мрака, холода, дикости... ведь
это — твоя молодость. Твой
талант расцветал, у тебя
появилось много друзей...
Только вот что-то творилось с
ним. Часто он замыкался в себе,
подолгу молчал, у него портился
характер. Он презирал людей,
слова его были горькими и
злыми. Тогда-то ты и стал видеть
те сны — горячие обрывки
чьей-то жизни. В них ты стрелял,
убивал, и убивали тебя.
И в предсмертной тоске ты
видел лицо — ЕЕ лицо. Она
смотрела на тебя грустным,
всезнающим взглядом, и лишь
где-то в уголках губ пряталась
улыбка — чему-то своему,
внутреннему. Она будто ждала
вопроса — а ты не знал, о чем
спрашивать. Ты пытался найти ее
наяву — искал в других и не
находил. Наверное, это — было
лишь тенью Его поисков. Только
в одном из снов ты увидел, как
стреляешь в нее.
Времена изменились.
Потеплело, жизнь стала лучше —
а люди хуже. Вчерашние злодеи
восстанавливали Город-сказку,
а вчерашние интеллигенты рвали
друг другу глотки за последний
кус хлеба. Бытие определяло
сознание. А тебе захотелось
увидеть мир. Ты завидовал
Башкирцевой — объехавшей весь
свет — завидовал, несмотря на
цену, которую платила она.
Только вот клетка не давала
расправить крылья. Год
проходил за годом, ты провожал
и встречал — но границы не
поддавались тебе. Ты бился об
невидимую решетку и не мог
понять, за какую вину. Ты
разучился улыбаться, ты был
черен лицом, на твоем пути
лучше было не вставать. В те дни
ты жил по его закону — нет
закона, кроме тебя. Он плевал на
понятия честь, репутация...
Но однажды тебе удалось
прорваться. Сам воздух
сжимался перед ветровым
стеклом — но ты шел вперед.
... И была теплая ночь —
первая ночь без войны. Ты
проснулся — от чего? Она сидела
на краю подоконника, склонив
голову набок — длинные волосы
текли в серебре лунного света,
и на лице была та же грустная
всезнающая улыбка.
А в мягком покойном кресле,
как всегда, чуть нахохлившись,
сидел — он. Он выбрал себе
внешность, к которой привык за
эти десять лет. Только вот
сквозь родные, знакомые черты
лица — твоего лица —
просвечивала белизна стены —
или бледен был он? Ты не слышал
и не мог слышать слов,
сказанных на языке лунного
света, только чувствовал его...
Он не хотел того, что
предстояло ему, не хотел
вставать и идти. Ты чувствовал
— он прощается с тобой, со всем
этим, с удобным креслом, сидеть
в котором ему придется так
нескоро... Ему хотелось
растянуть минуты прощания. Но с
подоконника донеслось — пора,
идем!
Он обернулся к тебе —
"Прощай, друг. Спасибо тебе
за все. Прости за все. Это была
моя слабость — я устал от
одиночества. Теперь мне надо
идти — каждый сам должен
платить за себя. Успокойся... ты
будешь гражданином мира.
Прощай! "
-А ты?
Он усмехнулся, принял
поданную ему руку и вышел в
окно.
Ты смотрел ему вслед и
вдруг увидел — "Фигурку,
идущую выжженными скорбными
дорогами обезумевшего мира, из
пыли — к звездам. Тысячи раз он
будет убит на этом пути, ему
предстояли пытки и унижения, ну
а совсем на горизонте, теряясь
в ослепительном свете нового
тысячелетия — победа ".
А к тебе пришла тишина.
|