|
|
Фридрих
Ницще Смерть достаточно близка, чтобы можно было не страшиться
жизни.
Долгие и великие страдания воспитывают в человеке тирана.
Что же поддерживало меня? Всегда лишь беременность. И
всякий раз с появлением на свет творения жизнь моя повисала на
волоске.
Как только благоразумие говорит: "Не делай этого, это
будет дурно истолковано", я всегда поступаю вопреки ему.
Испытывал ли я когда-нибудь угрызения совести? Память моя
хранит на этот счет молчание.
Я ненавижу людей, не умеющих прощать.
Это благородно -- стыдиться лучшего в себе, так как только
сам и обладаешь им.
После того как я узрел бушующее море с чистым, светящимся
небом над ним, я не выношу уже всех бессолнечных, затянутых
тучами страстей, которым неведом иной свет, кроме молнии.
Мой глаз видит идеалы других людей, и зрелище это часто
восхищает меня; вы же, близорукие, думаете, что это -- мои
идеалы.
Кто хочет оправдать существование, тому надобно еще и
уметь быть адвокатом Бога перед дьяволом.
Богу, который любит, не делает чести заставлять любить
Себя: он скорее предпочел бы быть ненавистным.
Верующий находит своего естественного врага не в
свободомыслящем, а в религиозном человеке.
Сильнее всего ненавистен верующему не свободный ум, а
новый ум, обладающий новой верой.
Кто не находит больше в Боге великого как такового, тот
вообще не находит его уже нигде -- он должен либо отрицать его,
либо созидать.
Мораль -- это важничанье человека перед природой.
Должно быть, некий дьявол изобрел мораль, чтобы замучить
людей гордостью: а другой дьявол лишит их однажды ее, чтобы
замучить их самопрезрением. --
Чарующее произведение! Но сколь нестерпимо то, что творец
его всегда напоминает нам о том, что это /его/ произведение.
Вовсе не легко отыскать книгу, которая научила нас столь
же многому, как книга, написанная нами самими.
Немного раздражения вначале и -- и вслед за этим большая
любовь? Так от трения спички происходит взрыв.
Не то, что мешает нам быть любимыми, а то, что мешает нам
любить полностью, ненавидим мы больше всего.
Повелительные натуры будут повелевать даже своим Богом,
сколько бы им ни казалось, что они служат Ему.
Ревность -- остроумнейшая страсть и тем не менее все еще
величайшая глупость.
Самец жесток к тому, что он любит, -- не из злобы, а из
того, что он слишком бурно ощущает себя в любви и начисто лишен
какого-либо чувства к чувству другого.
Величайшее в великих -- это материнское. Отец -- всегда
только случайность.
Женщины гораздо более чувствительны, чем мужчины, --
именно потому, что они далеко не с такой силой осознают
чувственность как таковую, как это присуще мужчинам.
Для всех женщин, которым обычай и стыд воспрещает
удовлетворение полового влечения, религия, как духовное
расцепление эротической потребности, оказывается чем-то
незаменимым.
Если женщина нападает на мужчину, то оттого лишь, чтобы
защититься от женщины. Если мужчина заключает с женщиной
дружбу, то ей кажется, что он делает это оттого, что не в
состоянии добиться большего.
Брак -- это наиболее изогланная форма половой жизни, и как
раз поэтому на его стороне чистая совесть.
Брак -- это наиболее изогланная форма половой жизни, и как
раз поэтому на его стороне чистая совесть.
Женщин лишает детскости то, что они постоянно возятся с
детьми, как их воспитатели.
"Моя любовь вызывает страх, она столь взыскательна! Я не
могу любить, не веря в то, что любимый мною человек
предназначен совершить нечто бессмертное. А он догадывается, во
что я верю, чего я -- требую!"
Достаточно скверно! Время брака наступает гораздо раньше,
чем время любви: понимая под последним свидетельство зрелости
-- у мужчины и женщины.
Брак может оказаться впору таким людям, которые не
способны ни на любовь, ни на дружбу и охотно стараются ввести
себя и других в заблуждение относительно этого недостатка, --
которые, не имея никакого опыта ни в любви, ни в дружбе, не
могут быть разочарованы и самим браком.
Кто не способен ни на любовь, ни на дружбу, тот вернее
всего делает свою ставку -- на брак.
Я не понимаю, к чему заниматься злословием. Если хочешь
насолить кому-либо, достаточно лишь сказать о нем какую-нибудь
правду.
Кому нет нужды в том, чтобы лгать, тот извлекает себе
пользу из того, что он не лжет.
Я различаю среди философствующих два сорта людей: одни
всегда размышляют о своей защите, другие -- о нападении на
своих врагов.
И истина требует, подобно всем женщинам, чтобы ее любовник
стал ради нее лгуном, но не тщеславие ее требует этого, а еежестокость.
Если имеешь счастье оставаться темным, то можешь
воспользоваться и льготами, предоставляемыми темнотой, и вособенности "болтать всякое".
В стадах нет ничего хорошего, даже когда они бегут вследза тобою.
Кто подвергается нападкам со стороны своего времени, тотеще недостаточно определил его -- или отстал от него.
Кто хочет стать водителем людей, должен в течение доброгопромежутка времени слыть среди них их опаснейшим врагом.
Если ты прежде всего и при всех обстоятельствах не внушает
страха, то никто не примет тебя настолько всерьез, чтобы вконце концов полюбить тебя.
Те, кто до сих пор больше всего любили человека, всегда
причиняли ему наисильнейшую боль; подобно всем любящим, онитребовали от него невозможного.
Люди, стремящиеся к величию, суть по обыкновению злые
люди: таков их единственный способ выносить самих себя.
Кто не живет в возвышенном, как дома, тот воспринимает
возвышенное как нечто жуткое и фальшивое.
Искал ли уже когда-нибудь кто-либо на своем пути истину,
как это до сих пор делал я, -- противясь и переча всему, что
благоприятствовало моему непосредственному чувству?
Опасность мудрого в том, что он больше всех подвержен
соблазну влюбиться в неразумное.
|
|
