(1623-1662)

7.

Чем умнее человек, тем больше своеобычности он находит во всяком, с кем общается. Для человека заурядного все люди на одно лицо.

81.

Нашему уму свойственно верить, а воле - хотеть; и если у них нет достойных предметов для веры и желания, они устремляются к недостойным.

88.

Дети, которые намалюют рожу, а потом сами же пугаются, всего-навсего дети; но возможно ли, чтобы существо, столь слабое в детстве, повзрослев, стало очень сильным? Нет, оно просто меняет один признак на другой. Что постепенно совершенствуется, то столь же постепенно клонится к гибели, что было слабым, то никогда не станет поистине сильным. И пусть твердят: <<Он вырос, он изменился>>, - нет, он тот же, что и был.

101.

Когда бы каждому стало известно все, что о нем говорят ближние, - убежден, на свете не осталось бы и четырех искренних друзей. Подтверждение этому - ссоры, вызванные случайно оброненным, неосторожным словом.

116.

Мысли. - Все едино, все многообразно. Сколько натур в одной человеческой натуре! Сколько призываний! А человек выбирает себе занятие наобум, просто потому, что кто-то это занятие похвалил. Хорошо сработанный башмачный каблук.

117.

Башмачный каблук. - <<Как ловко сработан этот каблук!>> - <<Какой искусный мастер!>> - <<Какой храбрый солдат!>> Вот источник наших склонностей, вот под влиянием чего мы выбираем себе занятие. <<Он пьет и не пьянеет!>> - <<Он совсем не пьет!>> Вот как люди становятся пьяницами, трезвенниками, солдатами, трусами и т. д.

122.

Время потому исцеляет скорби и обиды, что человек меняется: он уже не тот, кем был. И обидчик и обиженный стали другими людьми. Точь-в-точь как разгневанный народ: взгляните на него через два поколения - это по-прежнему французы, но они уже совсем другие.

123.

Он уже не любит эту женщину, любимую десять лет назад. Еще бы! И она не та, что прежде, и он не тот. Он был молод, она тоже; теперь она совсем другая. Ту, прежнюю, он, быть может, все любил бы.

124.

Всякий раз мы смотрим на вещи не только с другой стороны, но и другими глазами - поэтому и считаем, что они переменились.

126.

Описание человека: зависимость, жажда независимости, множество надобностей.

127.

Состояние человека: непостоянство, тоска, тревога.

130.

Беспокойство. - Солдат пеняет на тяготы своего занятия, пахарь - на тяготы своего и т. д. Но попробуйте обречь их на безделье!

149.

Никто не старается завоевать добрую славу в городе, где он лишь прохожий, но очень заботится о ней, если ему приходится осесть там хоть на малый срок. А на какой все-таки? На срок, соразмерный нашему мимолетному и бренному пребыванию в этом мире.

156.

Ferox genus, nullam esse vitam, sine armis rati . Одни предпочитают смерть мирной жизни, другие - войне.

Люди готовы пожертвовать жизнью ради любого убеждения, хотя, казалось бы, любовь к ней так сильна и так естественна.

162.

Чтобы до конца осознать всю суетность человека, надо уяснить себе причины и следствия любви. Причина ее - <<неведомо что>> (Корнель), а следствием ужасы. И это <<неведомо что>>, эта малость, которую и определить-то невозможно, сотрясает землю, движет монархами, армиями, всем миром.

Нос Клеопатры: будь он чуть покороче - облик земли стал бы иным.

165.

Мысли. In omnibus requiem quaesivi . - Будь мы поистине довольны нашим земным существованием, нам не приходилось бы все время отвлекаться от него мыслями, дабы почувствовать хоть какое-то довольство.

166.

Развлечение. - Легче умереть, не думая о смерти, чем думать о ней, даже когда она не грозит.

168.

Развлечение. - Люди не властны уничтожить смерть, горести, полное свое неведенье, вот они и стараются не думать об этом и хотя бы таким путем обрести счастье.

171.

Горе. - Развлечение - единственная наша утеха в горе и вместе с тем величайшее горе: мешая думать о нашей судьбе, оно незаметно ведет нас к гибели. Не будь у нас развлечений, мы ощутили бы такую томительную тоску, что постарались бы исцелить ее средством столь эфемерным. Но развлечение тешит нас, и мы, не замечая того, спешим к смерти.

172.

Мы никогда не живем настоящим, все только предвкушаем будущее и торопим его, словно оно опаздывает, или призываем прошлое и стараемся его вернуть, словно оно ушло слишком рано. Мы так неразумны, что блуждаем во времени, нам не принадлежащим, пренебрегая тем единственным, которое нам дано, и так суетны, мечтаем об исчезнувшем, забывая о единственном, которое существует. А дело в том, что настоящее почти всегда тягостно. Когда оно печалит нас, мы стараемся закрыть на него глаза, а когда радует - горюем, что оно ускользает. Мы тщимся продлить его, с помощью будущего, пытаемся распорядиться тем, что не в нашей власти, хотя, быть может, и не дотянем до этого будущего.

Покопайтесь в своих мыслях, и вы найдете в них только прошлое и будущее. О настоящем мы почти не думаем, а если и думаем, то в надежде, что оно подскажет нам, как разумнее устроить будущее. Мы никогда не ограничиваем себя сегодняшним днем: настоящее и прошлое лишь средства, единственная цель - будущее. Вот и получается, что мы никогда не живем, а лишь располагаем жить и, уповая на счастье, так и никогда его не обретаем.

175.

Люди так плохо понимают себя, что ждут смерти, когда совершенно здоровы, или, напротив, считают себя здоровыми, когда их смерть уже на пороге, не чувствуют ни приближения горячки, не назревания нарыва.

176.

Кромвель грозил стереть с лица земли всех истинных христиан; он уничтожил бы королевское семейство и привел бы к власти свое собственное, если бы в его мочеточнике не оказалась бы крупица песка. Несдобровать бы даже Риму, но вот появилась эта песчинка. Кромвель умер, его семейство вернулось в ничтожество, водворился мир, король снова на троне.

181.

Мы так жалки, что сперва радуемся удаче, потом терзаемся, когда она изменяет нам, а это может случится - и случается - чуть ли не каждый день. Кто научился бы радоваться удаче и горевать из-за неудачи, тот сделал бы удивительное открытие - все равно, что изобрел бы вечный двигатель.

183.

Мы беспечно устремляемся к пропасти, заслонив глаза, чем попало, чтобы не видеть, куда бежим.

199.

Вообразите, что перед вами множество людей в оковах, и они приговорены к смерти, и каждый день кого-нибудь убивают на глазах у остальных, и те понимают, что им уготовлена такая же участь, и глядят друг на друга, полные скорби и безнадежности, и ждут своей очереди. Вот картина человеческого существования.

203.

Fascinatio nugacitatis . - Чтобы страсти не губили нас, будем вести себя так, словно, нам отпущена неделя жизни.

205.

Когда я размышляю о мимолетности моего существования, погруженного в вечность, которая была до меня и пребудет после, и о ничтожности пространства, ни только занимаемого, но и видимого мной, пространства растворенного в безмерной бесконечности пространств, мне неведомых и не ведающих обо мне, - я трепещу от страха и спрашиваю себя, - почему я здесь, а не там, нет причины быть сейчас, а не потом или прежде. Чей приказ, чей промысел предназначил мне это время и место? Memoria hospitis unius diei praetereuntis.

206.

Меня ужасает вечное безмолвие этих пространств.

207.

Сколько держав даже не подозревают о моем существовании!

208.

Почему знания мои ограничены? Мой рост невелик? Срок на земле сто лет, а не тысяча? Почему природа остановилась на этом числе, а не на другом, хотя их бессчетное множество и нет оснований выбрать это, а не потому предпочесть это?

209.

Разве ты перестанешь быть рабом оттого, что твой господин любит и превозносит тебя? Ты приносишь немалый доход, раб. Сегодня господин тебя любит, превозносит, завтра прибьет.

210.

Пусть сама комедия и хороша, но последний акт кровав: две-три горсти земли на голову - и конец. Навсегда.

211.

До чего мы нелепы с нашими желаниям найти опору в себе подобных! Такие же ничтожные, такие же бессильные, как мы, они нам не помогут: в смертный свой час человек одинок. Значит, и жить ему надобно так, словно он один на свете. Но станет он тогда строить себе роскошные палаты и т. д.? Нет, он сразу углубится в поиск истины. А не сделает этого, - что ж, значит, людское мнение для него дороже истины.

212.

Течение времени. - Как страшно чувствовать, что течение времени уносит все, чем ты обладал!

215.

Будем бояться смерти не в час опасности, а когда нам ничего не грозит: пусть человек до конца останется человеком.

219.

Неоспоримо, что вся людская нравственность зависит от решения вопроса, бессмертна душа или нет. Меж тем философы, рассуждая о нравственности, отметают этот вопрос: они спорят лишь о том, как лучше провести отпущенный им час.

225.

Атеизм свидетельствует о силе ума, но силе весьма ограниченной.

233.

Бесконечность. Ничто. - Наша душа, брошенная в оболочку тела, находит там число, время, три измерения. Рассуждая об основе всего этого, она именует ее природой, необходимостью и ни во что другое не способна поверить.

Бесконечность не увеличивается, если к ней прибавить единицу. Как не увеличится бесконечное мерило, если к нему прибавить одну пядь. Конечное при сопоставлении с бесконечным уничтожается, становится абсолютным небытием. Равно как и наш дух при сопоставлении его с Богом и наша человеческая справедливость при сопоставлении с ее с божественной справедливостью. Между нашей и божественной справедливостью не меньшая разница, чем между единицей и бесконечностью. Божественная справедливость должна быть столь же безграничной, как и божественное милосердие. Меж тем справедливость к грешникам не столь безгранична и потрясающа, как справедливость к избранникам.

Мы знаем, что бесконечность существует, но не ведаем какова ее природа. Равно как понимаем, что числам нет конца, и, следовательно, существует число, выражающее бесконечность. Но каково оно, мы не знаем: оно так же может быть четом, как и нечетом, ибо не изменится, если к нему прибавить единицу; вместе с тем любое число должно быть либо четом, либо нечетом (правда это относится к конечным числам). Значит, мы можем знать, что Бог существует, не ведая, что он такое.

Мы знаем множество истин, не охватывающих всю истину, почему не может существовать всеобъемлющая истина?

Итак, мы постигаем существование и природу конечного, ибо сами конечны и протяженны, как оно. Мы постигаем существование бесконечного, но не ведаем его природы, ибо оно протяженно, как мы, но не имеет границ. Но мы не постигаем ни существования, ни природы Бога, ибо он не имеет ни протяженности, ни границ. Только вера открывает нам его существование, только благодать - его природу. Но я уже показал, что, даже не постигая природы некого явления, можно знать, что оно существует.

Теперь обсудим этот вопрос с точки зрения естественных наук.

Если Бог существует, он бесконечно непостижим, ибо, будучи неделим и бесконечен, во всем отличен от нас. Следовательно, мы не можем постичь, какова его природа и существует ли Он. Но раз так, кто дерзнет утверждать или отрицать его бытие? Не мы, ибо ни в чем не соотносимы с ним.

Как же можно осуждать христиан за то, они не способны обосновать свои верования, - они, верующие в то, что не поддается обоснованию? Излагая их, они во всеуслышание заявляют, что это - невнятица, stultitiam; и после этого вы жалуетесь, что христиане ничего не доказывают! Начни христиане доказывать бытие Божие, они были бы нечестны; говоря, что у них нет доказательств, они тем самым говорят, что у них есть здравый смысл. <<Ну, хорошо, если это служит оправданием тому, кто в таких словах излагает свою веру, снимает с него обвинение в бездоказательности, то ни в коем случае не оправдывает того, кого убедила эта бездоказательность>>.

Что ж, рассмотрим это возражение и скажем так: <<Бог есть или его нет>>. Но как решить этот вопрос? Разум нам тут не помощник: между нами и Богом - бесконечность хаоса. Где-то на краю этой бесконечности идет игра - что выпадет, орел или решка. На что вы поставите? Если слушаться разума - ни на то, ни на другое; если слушаться разума - ответа быть не может. Не осуждайте же того, кто сделал выбор, ибо вы ничего не знаете. <<Не знаю и поэтому осуждаю не за то, что он сделал такой-то выбор, а за то, что вообще сделал выбор; заблуждается и тот, кто поставил на Бога, и тот, кто поставил против Него; единственно правильное - не рассуждать об этом>>. - <<Да, но не играть нельзя; хотите ли вы того или не хотите, вас уже втянули в эту историю. На что же вы поставите? Поскольку приходится выбирать, подумайте, что’ для вас наименее существенно. Вам грозят два проигрыша - проигрыш истины и проигрыш добра, на кон поставлены две ценности - ваш разум и ваша воля, ваши познания и вечное блаженство, и ваше естество отвращается от двух врагов - заблуждения и несчастья. Какой бы вы ни сделали выбор, ваш разум не будет унижен - ведь не играть вы не можете. Так что тут все ясно. Но как быть с вечным блаженством? Давайте взвесим ваш возможный выигрыш или проигрыш, если вы поставите на Бога. Выиграв, вы обретете все, проиграв, не потеряете ничего. Ставьте же, не колеблясь, на Бога>>. - <<Превосходно, поставить, пожалуй, надо; но слишком много ли я поставлю?>> - <<Давайте подумаем. Мы уже знаем, каков шанс выигрыша или проигрыша в этой игре; вам есть смысл ставить на Бога, даже если взамен одной жизни вы выиграете только две, тем паче (ведь отказаться от игры вы не можете) три; вы проявите великое неблагоразумие, если в игре с таким шансом выигрыша и проигрыша. а не играть вы не можете - откажитесь рискнуть одной жизнью во имя возможных трех. А ведь на кону и вечная жизнь, и вечное блаженство. Будь у вас один шанс из бесконечного множества, вы были бы правы, ставя одну жизнь против двух, и действовали не умно, если бы в этой неизбежной игре отказались поставить одну жизнь против трех, - а уж что говорить о шансе, пусть одном из бесконечного множества, выиграть бесконечно счастливую бесконечную жизнь! Но в нашем случае у вас шанс выиграть бесконечно счастливую бесконечную жизнь против конечного числа шансов проиграть то, что все равно конечно. Этим все и решается: там, где в игру замешана бесконечность, а возможность проигрыша конечна, нет места колебаниям, надо все поставить на кон. Таким образом, если не играть нельзя, лучше отказаться от разума во имя жизни, лучше рискнуть им во имя бесконечного большого выигрыша, столь же возможного, сколь возможно и небытие.

Ибо бессмысленно говорить, что выигрыш сомнителен, а риск несомненен, что бесконечное расстояние между несомненностью ставки и сомнительностью выигрыша уравнивает конечное благо, которым человек, несомненно, рискует, с бесконечным, но сомнительным выигрышем. Не в этом дело: в любой игре риск несомненен, а выигрыш сомнителен, и все-таки игрок с несомненностью рискует конечной ставкой ради конечного же выигрыша и при этом не погрешает против разума. Наверно, что между несомненностью поставленного на кон и сомнительностью выигрыша расстояние, равное бесконечности. Бесконечность, действительно, пролегает, но лишь между несомненностью выигрыша и несомненностью проигрыша. А вот сомнительность выигрыша прямо пропорциональна несомненности риска согласно соотношению, существующему между возможностью выиграть и возможностью проиграть. Отсюда следует, что если шансов выиграть столько же, сколько шансов проиграть, игра идет на равных, и, значит, несомненность того, что поставлено, равна сомнительности выигрыша; таким образом, расстояние между ними отнюдь не равно бесконечности. Поэтому, когда речь идет об игре с подобными шансами на выигрыш или проигрыш, с риском проиграть конечное и выиграть бесконечное, наше утверждение обладает бесконечной доказательностью. Это очевидно, и, если люди способны познать хоть какую-то истину, такая истина перед вами>>. - <<Согласен, признаю, что вы правы. Но нет ли какой-нибудь возможности понять, кроется за этой игрой?>> - <<Есть: читайте Евангелие и прочее и т. д.>>. - <<Все это так, но у меня связаны руки и заткнут рот: меня принуждают играть, и лишают свободы выбора, не дают вольно вздохнуть, а я так устроен, что не могу уверовать. Что прикажете мне делать?>> - <<Понимаю вас. Но хотя бы признайтесь себе в этой вашей неспособности - ведь разум толкает вас к вере, а вы бессильны внять его советам. Старайтесь переделать себя, но не умножением доказательств бытия Божия, а обузданием собственных страстей. Вы хотите прийти к вере, но не знаете, пути к ней, хотите излечиться от безверия и про’сите лекарств; учи’тесь у тех, что были так же несвободны, как вы, а потом поставили на кон все, чем они располагали. Эти люди знают путь, который вы ищете, они исцелились от недуга, от которого хотите, исцелится и вы. Начните с того, с чего начали они: поступайте во всем так, будто уже уверовали, окропляйте себя святой водой, заказывайте обедни и т.д. Уже и это приведет вас к тому, что вы невольно уверуете и поглупеете>> - <<Но этого я и боюсь>>. - <<А чего тут бояться? Что вы теряете?

А как доказательство правильности такого поведения скажу, что поможет вам обуздать страсти - огромные камни преткновения на вашем пути к вере>>.

Конец рассуждения. - Что худого случится с вами, если вы решитесь на это? Вы станете честным, верным, смиренным, благодарным, добродетельным человеком, настоящим искренним другом. Да, разумеется, для вас будут заказаны низменные наслаждения, слава, сладострастие, но разве вы ничего не получите взамен? Говорю вам, вы много выиграете и в этой жизни, и с каждым шагом по такому пути все несомненнее будет для вас выигрыш и все ничтожнее то, против чего вы поставили на несомненность и бесконечность, ничем при этом не пожертвовав.

<<Ваше рассуждение приводит меня в восторг, восхищает и т. д.>>.

<<Если оно вам нравится и убеждает вас, знайте, так рассуждает человек, не перестающий на коленях молить то неделимое и бесконечное. Существо, которому он безраздельно покорен, чтобы и вы были покорены во имя вашего блага и веящей славы этого Существа; вот так сила сочетается с подобной уничиженностью>>.

261.

Кто не любит истину, отворачивается от нее под предлогом, что она оспорима, что большинство ее отрицает. Значит, его заблуждение сознательное, оно проистекает от нелюбви к истине и добру, и этому человеку нет прощения.

264.

Людям не наскучивает каждый день есть и спать, потому что желание есть, и спать каждый день возобновляется, а не будь этого, без сомнения, наскучило бы. Поэтому тяготится духовной пищей тот, кто не испытывает духовного голода. Алкание правды: высшее блаженство.

265.

Вера говорит иное, чем наши чувства, но никогда не противоречит их свидетельствам. Она выше чувств, но не противостоит им.

Сколько звезд, неведомых философам былых времен, открыто с помощью подзорной трубы! А ведь эти философы выступали против Святого писания, утверждая: <<На небе всего лишь тысяча двадцать две звезды, мы это твердо знаем>>.

<<На земле есть травы, мы их видим>>. - <<Но с Луны не увидели бы>>. - <<На этих травах паутинки, в паутинках насекомые - вот и все>>. - <<Не слишком ли вы самонадеянны?>> - <<Сложные тела можно разложить на элементы, а элементы неразложимы>>. - <<Не слишком ли вы самонадеянны? Ведь это совсем не простой вопрос>>. - <<Чего не видишь, о том говорить не следует>>. - <<Говорите же, как все, но думаете по-своему>>.

267.

Сила разума в том, что он признает существование множества явлений, ему непостижимых; он слаб, если неспособен этого понять.

Ему часто непостижимы явления самые естественные, что уж говорить о сверхъестественных!

300.

<<Когда владения переходят во власть вооруженной силы, там водворяется мир>>.

316.

Народная мудрость. - Щеголь вовсе не пустой человек: он показывает всему свету, что на него поработало немало людей, что над его прической трудились лакей и парикмахер, а над брыжами, шнурками, позументом... и т. д., и т. п. И это не просто блажь, красивая упряжь, нет, это знак, что у него много рук. А чем больше у человека рук, тем он сильнее. Щеголь - сильный человек.

505.

Убить нас может любая малость, даже предмет, созданный для нашего удобства; например, нас убивают стены дома или, скажем, ступеньки лестницы, если мы неосторожно ступаем.

Любое движение отзывается во всей природе; море изменяет облик из-за одного - единственного камня. И в вопросах благодати любой человеческий поступок отзывается на людях. Значит в мире нет ничего несущественного.

Перед тем как что-то сделать, надо подумать не только о самом поступке, но и о нас самих, о нашем настоящем, прошлом и будущем, и о людях, которых этот поступок касается, и поставить все это во взаимосвязь. И тогда мы будем очень осмотрительны.