НЕМНОГО О ХАМДАМОВЕ

Рустам. Это имя как имя Бога также естественно вспоминает язык. Увы, я всем надоела разговорами о Хамдамове - остается что-то записать.

Идти к нему боялась. Боже, что одеть? Здесь вопрос был не в том, чтобы понравиться - об этом и речи быть не могло, а чтобы не раздражать Его. Оставалось идти в самом простом - джинсах и свитере.

Первая встреча. Он - просто небожитель. Человек Серебряного века. Художник, родившийся в чужое время. Он объединил в себе Восток и Запад - об этом говорят все. Это тот редкостный тип восточного поэта, который являлся человечеству единицами. Человек, который направлен вглубь себя, всматривается в свои мысли и чувства. Ему не нужна аудитория, аплодисменты, хвалебные отзывы. Ему достаточно знать, что кто-то когда-то увидит его фильм, полюбит его картины, что для кого-то Его Дама станет наваждением. Его интонация, вполголоса говорящего что-то точное, органичное, искреннее и неожиданное, - интонация человека, беседующего с Богом. “Немухин - хороший художник. Шнитке - хороший композитор. Они знают все технологии и используют свои знания. Искусство ли это ? Искусство - это когда говорят чувства. Авангард - это не чувства. Это реализовавшие себя ремесленники. Немухин - хороший художник. Но я не люблю Шнитке, и Губайдуллину тоже не люблю.” Он говорит, совсем не спорит и ничего не доказывает, как -будто общается с Богом, который и так все знает.

Рустам предложил нам водки, так как Игорь (Игорь Метелицын, хозяин Publishing House “Winter Gallery”. Описывается встреча осенью 1996 г. в Москве) простудился. Мне не хотелось диссанировать и я согласилась за кампанию. Рюмки были непарные, старые и странные. Игорь налил по 50 грамм: я отпила и поставила рюмку на стол. Рустам сказал: ”Какое это счастье - взять и вот так не допить”.

Я подарила Рустаму русский перевод “Джангара” («Джангар» – калмыцкий народный эпос). Он прочитал за один день, попросил академическое издание с комментариями.“А давайте я сниму фильм по вашему эпосу. Представляете, снять фильм по эпосу народа, о котором ничего не знаешь! Это будет такой изысканный Восток. Многие ваши скажут: ”Это - не мы, а кто-нибудь скажет: Польстил.” Но я не боюсь. Я под себя любой эпос подомну.” Он действительно знает и любит эпические вещи, особенно “Манас” и “Калевалу” в эстонском варианте.

Рустам знает себе цену. “Я не общался с узбеками, потому что равного себе не нашел”..Тем не менее, он произнес вот такой монолог. “Я заберу у Стеллы ( хозяйки ресторана “У Стеллы”, который оформлял Рустам) свои мольберты. Я не буду больше у нее работать. Она ведь мне не возвращает мои картины”. - Как? - Мы делаем большие глаза. - “Она меня подпоит и спрашивает: “Ты мне это даришь?” Я отвечаю - да. Хотя у нее сто моих работ - ну куда ей еще”. - Мы опять делаем большие глаза - Как? - Ну, ведь она меня кормит бесплатно”. Почти как ребенок беззащитен. Хотя бывает несправедлив с близкими.

Как - то я у него спросила: сколько лет было Жанне Моро, когда она снималась в “Анне” - 70 - ответил Рустам, прибавив ей два года. - Да что Вы - у нее такие молодые ноги! - не удержалась я. - Она старалась, и я старался, - улыбнулся Рустам.

- А мог бы Хамдамов снять фильм о Шамиле?

- Ну мы что-нибудь придумаем для Вас - будете какой-нибудь пленницей.

- С удовольствием,- согласилась я. Рустам включил чайник, и тут же выбило пробки.

Так выбивало несколько раз. Тогда Рустам вышел в прихожую и стал держать пробки руками, поминутно как ребенок спрашивая :“Кипит?”. В это время Паола Дмитриевна Волкова, профессор ВГИКа, которая читала ему историю искусства еще 30 лет назад, увереннная, что я - обманщица, потому что таковых вокруг Рустама, видимо, много, мне твердила: “Не смейте его обманывать!” Как ни странно, но я знала Паолу Волкову по ее публикациям в “Киносценариях”, и по рассказам о ней Эзы Санджиевны Каляевой. Вместе с Эзой они когда-то организовывали первую в СССР персональную выставку Дмитрия Плавинского в Курчатнике. Чтобы доказать, что все-таки у меня нет плохих намерений, мне пришлось цитировать ее незабываемые слова “Такой страны -древняя Греция - никогда не было”, или “Все искусство древнего Египта - это торжество консервной промышленности” и брать в помощь имя Эзы. Наконец, она смягчилась и сказала:” Может быть, у вас что-нибудь получится и Вы станете добрым ангелом, ведь должно же это когда-то кончиться!”. А потом мы пили чай с необыкновенно вкусным щербетом, в который были вкраплены орехи, и Рустам боялся, что я сломаю зубы.

В другой раз мы пришли к Рустаму с Игорем, у него сидела какая-то женщина. Игорь с Рустамом ушли в его комнату что-то обсудить, а я осталась с этой дамой. Она несколько раз меня спрашивала номер телефона Рустама, рассказывала, что когда-то в этой квартире жила ее тетя и она помнит Рустама с детства, жаловалась на дороговизну жизни, говорила, что безработная. Потом в кухню пришел Рустам и подарил нам по своей французской открытке. Мы вышли вместе на улицу - Рустам только для того, чтобы избавиться от своей назойливой посетительницы - попрошайки. Игорь пригласил нас на ужин и тут же зашли в ближайший ресторан Green Нouse. Сели за первый же столик. Рустам заказал жареную баранину, а я сказала “буду то тоже, что и он”. Игорь ответил: “Начинается! Все женщины после знакомства с Рустамом начинают его обожать и все время твердят” Рустам сказал то-то”. Моя жена Марина тоже.” Мужчины говорили про Америку, вдруг я увидела своего знакомого - Севу, с которым училась этим летом в Осло. Там он строил из себя такого столичного сноба, что, может быть, стоило ему утереть нос случайной встречей в кампании Хамдамова. Но радость присутствия рядом с гением так поднимает, что всякие житейские мелочи в голову просто не приходят и хочется быть такой щедрой, великодушной.

Как-то мы с ним разговаривали о Париже. Я рассказывала о Коле (Коля- мой приятель, танцовщик и кутьрье, иммигрировавшмй во Фрпнцию в 1989 г.), о его шляпах, пальто, о походке и стиле “Последний император”, об улыбке Кензо, адресованной Коле, и о такой странной кампании - двое русских художник и студент, японка - программист, обучающаяся здесь живописи, и калмык - танцовщик и начинающий кутюрье. Рустам все расспрашивал подробности, адреса, но я не могла вспомнить, где мы жили. Оказалось, что Рустам читал некоторые номера газеты “Посиделки”, которую выпускали Маша Цибуку, Коля и Дима. - Мир тесен. Я еще рассказывала о том, какой костюм Коля придумал Кирсану Илюмжинову:” темно серый костюм, брюки немного укорочены, оранжевый шарф и бритая голова” - конечно, президент на такое не пойдет - Рустаму было интересно. Еще я рассказывала, что мы хотели сделать мужские духи с запахом полыни “Kirsan”, потому что в народе есть такая легенда....А Рустам в ответ - духи с запахом полыни Диор уже сделал.

Сам Рустам рассказывал о Париже с неповторимым мягким юмором. Несколько лет назад он возил в Париж свою старую мать для встречи с сыном, который там живет вместе со своей матерью, Лилей, бывшей женой Рустама, отчимом и сводным братом. У этого сводного брата, которому около 10 лет, стоматолог случайно вырвал здоровые коренные резцы и мальчик оказался беззубым. Теперь его все жалеют, а стоматологу хоть бы хны - никакие страховки не действуют. А мать Рустама, которая всю жизнь мечтала купить туфли так, чтобы мерить много разных пар, когда это стало возможным, не захотела идти в обувной магазин и так и ходила в тапочках. Как-то они все поехали в Лувр : Рустам, его мать, беззубый мальчик и - супружеская пара монголов, выдававшая себя за больших знатоков шаманизма, который в большой моде у французских “антроположистов” (так Рустам называл антропологов), которая в этой европейской столице была всегда навеселе. Вышла смешная фотография: улыбающийся беззубый мальчик на коленях у восточной женщины почтенных лет в тапочках, очки сползли с носа, платок сбился в другую сторону, по бокам - пьяные монголы с бутылками алкоголя в обеих руках. Из этого снимка позже была напечатана открытка. Потом, когда мать Рустама вернулась домой, к ней в гости пришла одна женщина, которая всегда шилась у матери Рустама - портнихи, и считалась культурной, потому как ходила на концерты приезжих артистов, Маврикиевну и Никитичну, например, и что-то стала хвастать о своих детях. На это мать Рустама просто сказала - “А я недавно была в Париже”.

Смешно вспоминать его впечатления о нашем постпредстве. “Если помните, у входа два фонтана. Но Москва - такой холодный город, здесь фонтаны не нужны. Ну, хоть кожаные подушки бросьте на них. А люстра - боже мой! - как на ткацкой фабрике. Ее надо обязательно снять. Кто посоветовал вашему послу носить такие очки? Они ему совершенно не идут. Скажите ему, пусть купит другие.” Он сетовал, что в постпредстве ему не хватает пространства - слишком много маленьких комнат - что неудивительно для детского сада - и считал, что стилизовать его можно даже самыми простыми приемами: поставить на стол постпреду чернильницу или комплект сталинских письменных приборов, найти старые подсвечники, канделябры, повесить несколько персидских ковров рядом, как коллекцию, на стены - его иллюстрации к “Джангару”, изменить освещение - многое изменится. Он уже заказал своим многочисленным знакомым антикварам лошадей бронзового литья. Кто-то ему предложил редкую коллекцию туркменского серебра всего за 10 000$. Знакомых, легко располагающих такими суммами, не нашлось. Коллекция ушла итальянскому стилисту, а жаль.

Из моей одежды похвалил туфли и серьги. Это уже много.

Э. Мкртчян