|
РУКОПИСЬ, НАЙДЕННАЯ В ТАЙНОМ АРХИВЕ |
Вчера нами при таинственных обстоятельствах было получено письмо без обратного адреса, подписанное Архивариусом радикально-революционного крыла некоего Братства Воспитателей. Приводим его полностью, без комментариев. |
Манускрипты из тайного архива Матенадарана |
До нас волею Судеб дошли документы, которые веками прятались определенными темными тайними кругами в секретных книгохранилищах Матенадарана. По нашим свевдениям эта конспирация есть результат вражеского Тройственного Союза между правящей верхушкой в Ватикане, некоторыми суфийскими орденами и закрытыми кругами в Армении, о которых речь пойдет ниже в нашем правдивом повествовании. Мы располагаем документами, доказывающими существование темного Союза уже в 824 г.н.э. Однако, вероятнее всего, корни заговора уходят на столетие ранее. Его причины станут понятны для читателя из дальнейших разоблачений. |
Все засекреченные документы касаются закулисной канвы истории четырех рас- черной, желтой, белой и красной, и трех континентов- Евразии, Африки и Америки, а также тайной деятельности в течение веков армяно-сирийского Братства Воспитателей и его конспиративных связях и войнах с эзотерическими и политическими кругами трех континентов и четырех рас. |
Ради торжества Истины мы открываем то, что наши братья скрывали веками, замолкая даже при самых страшных пытках. |
Да сгинут во мраке Хаоса наши враги! |
Глава 1. Основание Братства Воспитателей ( на основании манускрипта N24/8, “Рукописи Бардес-Пана Заморского”) |
232г.н.э.- тайные посланцы ордена “ Работа Кетцалкоатля” ,( который включал в себя посвященных в тайны деятельности четырех и одной стихии в развитии пяти рас, мистов из высшых ступеней тольтекского жречества) причалили ночью на корабле “Ягуар четырех небесных арок” к бретонским берегам. Ниодно непосвященное око не узрело их. |
Уже через год, летом 233 г. их малый караван прибыл к берегам святого озера Капутан, к скрытому от солнечного света в скале Семидесяти Воинов храму мистерий. Здесь они имели несколько встреч с верховными жрецами армянской церкви секты Маркиона. Основной целью встреч являлись параллельные предсказания, имевшие место в обоих братствах. Результатом этой тщательно законспирированной коллегии явилось создание объединенного , особо закрытого Братства Воспитателей, имевшего возвышенные цели, о которых данная рукопись не сообщает, скрывая их от любопытного взора непосвященного. Однако известно, что посланцы тольтекского жрецов не вернулись обратно, а двинулись в сторону туркестанских пустынь... |
Архивариус радикально-революционного крыла Братства Воспитателей. |
На этом письмо заканчивалось. Больше ничего к нему добавлено не было, если не считать того, что конверт сильно пропах полынью. Однако, форма повествования нам подсказывает, что это не последнее послание, и таинственные незнакомцы еще дадут о себе знать. |
Всем, имеющим хоть какие-то сведения об упоминаемом в писме Ордене Воспитателей, просим писать по нашему адресу. |
Редакция. |
РАССКАЗЫ ОТ KATI VICTOR |
Снежный рассвет |
С недавних пор мне стало казаться, что сказочные истории о малютке, счастливо обретенном стариком и старухой, прожившими вместе долгие годы бездетными, в скудости и том по-монашески ясном крестьянском постоянстве - в чудесный день, после чудесных волнений, в снежную бурю старуха не верит своим глазам - что это истории об ожидании на пороге жизни , когда смерть, которую прождали многие годы сперва со страхом, а потом с покорностью, тихо отходит на задний план и теряется в дымке, стираются ее очертания, а и вспомнить-то некому - думать о ней больше не думают. Чудесный малютка наполняет жизнь, которая и не жизнь вовсе, а блуждание за воротами смерти, у порога жизни - и старик со старухой, плача от радости, знают, что впереди их ждет жизнь малютки, долгая и ярко-прекрасная, как блистающая дорога в терем. Старуха нашла малютку, пока старика на было дома, и в радости и с ожиданием, что он уже вернулся, она прижимает младенца к груди, ступая через валящий снег. Я вижу это так: розовое лицо малютки в пеленках сливочного цвета, и фигура старухи, прорисовывающаяся сквозь рваные клочья снега, которые ветер делает похожими на языки сухого пламени. |
Ребенок в комнате с окнами в сад |
В детстве мне дважды или трижды удавалось предчувствовать смерть. Я даже не хочу говорить "предчувствовать", хотя так и принято, "чувствовать" было бы, наверное, более точным словом, потому что смерть не маячила где-то в необозримом далеке, как смутный фантом, не касавшийся еще разложенных вокруг тебя вещей. Предчувствовать можно, наверное, только свою смерть, и тогда это похоже на необъяснимое чувство, являющееся к живому, не затронутому тлением ни явно, ни скрыто, и сродни внезапному прозрению.
Мои же чувства были не таковы. Смерть уже бродила рядом, отбрасывая тень на избранного ею, я же просто замечала ее раньше, как многие дети замечают что-то раньше взрослых, и так же молчала, стыдясь проболтаться о случайно подсмотренном. По соседству с нами жил пожилой человек, я иногда играла с его внуком. Мне было тогда лет пять. Как-то я услышала разговор соседей, и помню, кто-то обронил, что тот человек заболел. В тот же миг я ясно осознала, что он скоро умрет. Хотя бывали и другие разговоры о болезни пожилых соседей. Через несколько дней или недель, в детстве время тянется и сжимается, как густые каучуковые нити, я услышала о смерти того человека. То, что я испытала, было не страхом, хотя и сродни тому - это было чувство боли и наслаждения, говорящее, что так будет или было и со мною, но не заставляющее пристальней вглядеться в свою судьбу. Счастливо-отстраненное.
Днем или двумя позже, когда того человека хоронили, я подошла к окну, глядевшему в сад. Там, дальше, через пару десятков метров, начинала собираться процессия. Моя пожилая тетушка стала у окна, и я спросила, зная ответ, но нестерпимо желая спросить: "А почему эта музыка такая..." - тут я хотела сказать "грустная", но мне почему-то стало стыдно, и я пробормотала что-то вроде "веселая", скомкав это слово так, что его было, в общем, и не расслышать. Старушка сказала, не глядя мне в лицо: "Юленька, потому что этот человек умер и никогда больше не вернется". В ее голосе была печаль. Не знаю, почему она на вышла хоронить соседа. Возможно, просто в нашем доме в тот день собрали детей, чтобы не путались под ногами. |
Таким было мое чувство смерти. |
А мои мысли о смерти, и о моей собственной, что придет когда-то, были совсем иными. настолько детскими, что это не вязалось с той сжимающей сердце и сладостной болью, заставлявшей меня умирать, как будто это уже со мною было. Я как-то лежала в постели и думала: вот будет мне семьдесят лет, и вдруг я умру - придут ли брат с сестрой, соседские дети, с которыми я играла, на мои похороны? Это было столь наивно, и в то же время столь детально-рационалистично, что я теперь думаю: верно было бы разложить мое детское представление о смерти на мысли и чувства.
Чувство - это что-то такое, что напоминает тебе о чем-то, возможно, с тобою бывшем. Не потому ли я страшилась смерти и в то же время не боялась ее осознанным страхом зрелого, разумного живого существа, бегущего и спасающего свою жизнь, а даже тянулась к ней и стыдилась ее - не потому ли, что это был какой-то этап, уже прошедший через мое существование?
Знать, что головокружительная пропасть, в которую ты то и дело тянешься заглянуть с томлением в груди, когда-нибудь поглотит и тебя - и стыдиться ее, этой пропасти, потому что стыдятся только того, через что прошли в своем опыте. |
Земля и море |
Сейчас я возвращаюсь к этому, потому что думаю о словах "история любви" и о том саднящем чувстве вины, которое сопутствует ему.
Я не знаю любви, о которой думалось бы без вины. Я говорю не только о своей любви - в своих думах человек всегда тянул за собою эту вину, проживая любовь.
Ты начинаешь любить, уже испытывая чувство вины? Или на исходе любви, пусть даже первой, рождается в тебе это чувство горем за все понесенные утраты, цепью уходящие во времена, которых ты не помнишь? Этого я сказать не могу.
Но от слов "история любви" идет запах влажной земли, сменяющийся запахом металла и йода.
Сейчас мне, кажется, видно маленькую темную фигурку в сгущающихся сумерках у зеленоватого моря. Он или она, поникнув, созерцает умершие раковины и вдыхает запах йода, идущий от моря, которое рождает водоросли, выбрасывает их на берег, и они гниют, а море разъедает мягкие ткани и оставляет белые скелеты в ветхих одеяниях.
У моря всегда кто-то есть. Когда ни взглянешь, вспомнишь о нем, там сидит эта темная фигурка без имени и, поникнув, слушает шум моря и вдыхает запах вины.
Словно проживаешь через что-то ужасное, оставив смерть позади, родившись для светлой жизни, которая еще ждет тебя на пороге - и тянешься вновь к земле и йоду, зная, что смерть позади, а здесь жизнь, которая бесконечна на этом коротком отрезке от смерти до порога жизни. |
|
|
|